![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
* * *
и овощей, —
думает Нина, глядя на холст оценивающе, —
Ощипанный натюрморт как-то краше даже,
но что нам заказчик скажет?
Что скажет на это заказчик, ответь, овца?
Овца только жмурится, дура,
жуёт и жмурится.
Нина не пишет уже десять лет ничего живого,
но этих, готовых, не смоешь — приходят снова.
Съедают яблоки,
оставляют смазанный кадмий,
вытаптывают поляны,
плывут лихими мазками.
На выставке сирины налетели в пейзаж и верещат —
нелепые анатомически, еще со времен училища.
Приятель один говорит “переходи на орнамент”.
Ну, слушай, какой орнамент?
Это же хуже дна нет.
— Из-за тебя, овца, всё приходится исправлять.
Нина идет к столу,
достает истрепанную тетрадь.
Рисует горстку конфет под неправильными дробями.
*
Конфеты блестели в вазе, психолог жужжала маме:
— Ну что же, не вижу повода для тревог,
у каждого малыша в тетрадке живет дружок.
*
Ползет, подволакивая квадраты.
Течет чернилами бок.
Трясется огромная голова, изломано тело.
— Мне жаль, что ты появился тогда.
Я ничего не умела.
Швыряет тетрадку в ящик стола,
к пробойникам и пастели.
Слышит шелест сдираемых фантиков.
Хруст карамели.
no subject
no subject